После череды мало понятных мне ритуалов, большинство которых были связаны с огнём, наступило время принесения жертв. Старейшины зарезали пару молодых бычков, которых освятили особым образом накануне, оставили кровь их стекать в чашу, чтобы окропить каждый дом. А затем люди вереницей потянулись к двум огромным кострам, что были разведены чуть дальше того места, где лежали туши быков. Они парами и по одному проходили между ними, поднимая глаза к небу и опуская к земле, словно просили благословения у двух богов сразу. Прошли через огонь и Дине с Алдриком: о предназначении йонкери Лоссер решил пока ей не говорить, а потому никакие большие тревоги не трогали сейчас её. Прошла и Эдит, уже чуть окрепшая со вчерашнего дня. А я всё озиралась кругом в надежде увидеть наконец Хилберта, но он как будто спрятался от меня нарочно. И так хотелось посмотреть в его глаза и сказать что-то. Не важно что.

После окончания ритуалов началось широкое застолье. Вокруг вмиг стало так шумно, что порой в голове оставался только этот нескончаемый гвалт: смех, музыка, топот танцующих. Я сидела за столом и только успевала нехотя улыбаться случайным незнакомым людям. То и дело натыкалась на лица спутников: Стражи уже порядочно надрались. Дине разговаривала с местной женщиной – уж неизвестно о чём, а Алдрик громко спорил с Наудом – они тоже были пьяны едва не в стельку. Наверное, это казалось беспечным: прийти в незнакомое селение, к чужим людям и вот так поддаться беззаботному веселью на праздник, о котором лично я почти ничего не знала. Но в голове приятно кружило от местной настойки, а мелодия, которую играли на слегка странных струнных инструментах, похожих на гитары и лютни одновременно, и правда заставляла забыться. Она то стихала, то снова вилась бурными всплесками по огромной поляне, освещённой со всех сторон кострами. Однако тяжёлое чувство нереальности происходящего и пустоты не покидало меня.

– Потанцуешь со мной, Полина? – знакомая и тёплая ладонь Хилберта легонько опустилась мне на плечо.

Он так редко называл меня полным именем, что от звучания его прокатилась невыносимо тёплая волна по спине. А ещё больше согрело понимание, что он наконец оставил последние официальные обращения.

– Я не умею, – пришлось напомнить. Как будто он и сам не знает. – И, боюсь, сейчас эту науку мне уже не постичь.

Я подняла только что опустошённый деревянный кубок и покачала его в пальцах. Йонкер присел рядом, чуть улыбаясь. Но глаза его были серьёзными. Как будто он только что закончил некий неприятный разговор. Но не хотелось расспрашивать его ни о чём – не сейчас. Пусть это будет завтра.

– Я научу тебя. Там нет ничего сложного. Идём. – Он взял меня за руку и повёл за собой.

Я не стала сопротивляться. Ну, опозорюсь немного – да вернусь на своё место. Люди уже во хмелю: завтра и не вспомнят, что было. Хилберт провёл меня к окружённому столами центру площади, где залихватски отплясывало полтора десятка пар. По пути я понаблюдала за ними и даже уловила несколько повторяющихся движений. Танец был достаточно энергичным – и это пугало больше всего: как бы не закувыркаться от неуклюжести.

Но Хилберт решительно обхватил меня левой рукой за талию, а правой взял мою ладонь и повёл за собой.

– Поднимай колено выше. Прыжок. Повернись, – шёпотом командовал мне на ухо, щекоча дыханием.

Я спотыкалась сначала на каждом шагу, только и удерживаясь от падения, потому что меня держал муж. После начала спотыкаться через шаг, а там у меня даже начало получаться. Все эти повороты, прыжки под музыку, шаги по кругу вереницей за другими танцующими. Мелодия, незамысловатая, но чем-то завораживающая, полностью захватила меня. Я держалась за руки Хилберта, ощущая его тепло. Слышала его частое, но ровное дыхание, видела блеск в глазах – и это пьянило лучше всякой настойки. Наверное, уже очень давно мне не было так легко на душе – даже странно. Забылось всё, что случилось вчера. Его гнев, его разочарование, что били меня плетью, словно я была в них виновата.

Мы остановились, смеясь и тяжело дыша, не сводя друг с друга взглядов. Рука Хилберта ещё лежала на моей талии, прижимала тесно к его разгорячённому танцем телу. Боже, как мне было хорошо сейчас, несмотря на то что ждало дальше. Я подняла руку с его плеча и провела ладонью по колючей щеке, очерчивая кончиками пальцев изгиб скулы. Улыбка сползла с губ Хилберта, он подался вперёд и поцеловал меня прямо на глазах у всех. Люди ожидаемо заулюлюкали, засмеялись, осыпая нас двусмысленными колкостями.

Я обхватила ладонью его шею, прижала к себе крепче, раскрывая губы.

– Пойдём, – шепнула, размыкая поцелуй. – Я устала.

Пришлось солгать: до того сильно сейчас мне хотелось просто скрыться ото всех вместе с ним. То было самым верным решением – другого не дано. Хилберт повёл меня к дому и дальше – в отделённый для нас угол. Отпустил, позволяя отойти, а сам отвернулся, зажигая толстую свечу на столе.

– А ты неплохо танцуешь. – Я уселась на кровать.

Вот ещё мгновение назад ощущала себя такой решительной, а теперь не знала, куда деться – так стало вдруг неловко. Будто подцепила парня в клубе и откровенно намекнула ему, чего от него хочу.

Хилберт повернулся ко мне. Его взгляд объял меня душным волнением, что всколыхнулось в груди.

– Я жил в Шадоурике очень долго. И знаю сельские танцы с детства. Отец не ограничивал меня в общении.

Он шагнул ко мне, выдёргивая рубашку из-за пояса штанов. Кажется, я залилась краской до самых ушей. Как будто сейчас всё должно было случиться в первый раз. Будто не было брачной ночи и того случая на мельнице. Йонкер скинул одежду и бросил в сторону, на стул. Подошёл вплотную и, склонившись, снова меня поцеловал – совсем не так, как раньше. Не зло, не отчаянно, а спокойно и невероятно глубоко, медленно проникая языком, настойчиво сминая губы. Я потянулась к нему, привстала даже и застонала, кажется. А потом обвила его шею руками, провела кончиками пальцев по затылку вверх, пронизывая волосы. Он неспешно, с ощутимым нажимом погладил мои плечи, нависая надо мной, будто силой мысли желая уложить меня на эту твёрдую постель. И, чёрт возьми, я готова была это сделать.

– Я люблю тебя, Поли, – прошептал он, касаясь ещё своими губами моих. – Если бы я мог пройти через миры…

– Просто будь сейчас здесь. Со мной. Иначе я умру. Если хоть шаг назад сделаешь.

Я замолчала, заметив про себя, что, может, этому миру моя душа и не принадлежит, а вот Хилберту – опасно большая её часть. И грядущее расставание вырвет из неё кусок, который не залечить. Никогда. Я поймала пальцами лицо мужа, сжала, впиваясь в щёки и глядя в хмурую бездну его глаз. И он понял всё, кажется. Смял плечи ещё сильнее и вновь завладел ртом, опускаясь коленом на постель, подминая меня под себя. Как мы освобождались от остальной одежды, я не смогла бы вспомнить теперь и под пытками. Только поняла уже, как прижалась обнажённой кожей к его, чувствуя твёрдую плоть между своих ног. Он развёл мои колени, скользнул ладонями вниз, разглядывая всю меня. И одним взглядом словно проникая под кожу, лаская бесстыднее, чем руками. Меня будто утопили в тёплом молоке прикосновения его губ к груди и животу. Его настойчивых пальцев – к нежной коже бёдер и между ними – мягких, неспешных, вынимающих из глубин женской сущности всё самое сокровенное, самые жаркие всполохи желания. Они разливались по телу, заставляя меня выгибаться, цепляться за его руки, волосы и плечи. А потом я подтолкнула Хилберта слегка, давая понять, что хочу, чтобы он подчинился. Миг сопротивления. Недоумение в его глазах, пьяных и слегка сумасшедших. Я нависла над ним, упираясь ладонями в ложе, глядя сверху на моего поверженного хищника. Хилберт улыбнулся, приподнял голову, ловя губами твёрдую бусину соска – вобрал сильнее, – и по спине пронеслось тончайшее покалывание.